Рената машинально крошила хлеб и ни на какую другую реакцию была неспособна.
— Когда мы об этом узнали, стояла уже середина октября и времени оставалось совсем мало. О Джулии я знала, что она необычайно красива, упорно отвергает все притязания со стороны мужчин и что ее связывает нежная дружба с Витторией Колонна. Едва узнав о плане похищения, я сразу отправилась к Виттории. Слава богу, она находилась дома, в палаццо Санти-Апостоли, и сразу меня приняла. Она сидела перед зажженным камином и что-то писала. Чтобы не уставали глаза, вокруг горело множество свечей. Она даже не спросила, откуда у меня такое известие, и вскочила в ярости, которой я от нее не ожидала. Крикнув во весь голос, она подняла с постелей пятерых слуг, и меньше чем через час мы уже выехали из ворот Сан-Себастьяно и помчались мимо кладбищ по Аппиевой дороге. Бушевала редкая по силе гроза, молнии выхватывали из темноты погребальные ниши в камнях и мраморные плиты: город мертвых, где нашли успокоение сотни жизней. Непогода, конечно, не даст туркам высадиться, но не вечно же она будет продолжаться. Виттория вооружила своих людей и мне тоже дала аркебузу, с которой я не знала, что делать. Она даже не переоделась. В несколько мгновений поэтесса превратилась в воительницу из рода Колонна.
Рената выпустила из руки кусок хлеба и сжала пальцами воображаемую аркебузу, дивное творение своего свекра, созданное для защиты Феррары во времена войн с Папой Юлием II.
— Казалось, ее не пугает мысль о встрече с разбойничьей шайкой, и ей даже в голову не приходило, что я могу испугаться. Вой ветра и дробь дождя по вековым камням только подзадоривали ее, и она вглядывалась в даль сверкающими глазами, готовая в любую минуту встретить опасность.
Красноватый отсвет огня переливался на грудях мраморных сфинксов и освещал прекрасное лицо Маргариты. Рената почувствовала, что с каждой минутой, узнавая ее жизнь и характер, все больше завидует ей, но с осознанием того, как близка Маргарита с Витторией, ревность отзывалась в ней болью.
Виттория была властительницей ее дум, но их отношения годами не выходили за рамки эпистолярных. Хотя их и связывали невидимые интриги, которые они плели вокруг итальянских аристократических дворов, пытаясь повернуть в русло Реформации их веру и церковь, ей никогда не приходилось разделять с Витторией таких потрясающих впечатлений. И ей не довелось увидеть, как, высвободившись из плена шелков и бархата, в подруге наконец проявился бретонский воин.
Маргарита понимала, что Ренате не терпится хотя бы в воображении принять участие в приключении, которое ей оказалось недоступно, и постаралась рассказывать как можно подробнее.
Она отпила глоток вина и продолжила не спеша, словно впереди была целая ночь. Длинный, шагов в сто, зал постепенно погружался в темноту, как пещера, но они не стали зажигать свечи, чтобы сохранить тепло человеческой близости.
— Когда мы приехали в замок Фонди, Виттория на ходу выскочила из кареты. Уже светало, дождь прекратился, но ясная, безветренная заря, загоравшаяся над горами, тревожила нас больше, чем ураган. Море находилось совсем близко, и мы вглядывались в его серебристую поверхность, высматривая тени галер. Джулия услышала голос подруги и в одной рубашке появилась за спиной стражника, который ни за что не хотел впускать в замок незнакомок, прибывших в столь неурочный час. Виттория, не вдаваясь в подробности, велела Джулии одеваться, а страже запрягать свежих лошадей. Отдавая распоряжения генеральским голосом, она не отходила от подруги, словно боялась, что ту унесет ветер. Она пошла за ней в гардеробную, и немного погодя обе появились оттуда, одетые в черное, и глаза их говорили о том, что они готовы отразить нападение войска самого Фридриха Барбароссы. Джулия, несмотря на ранний час и такое необычное пробуждение, была свежа и хороша, как Диана. И только когда мы уселись в карету, меня представили ей как женщину, которой она обязана жизнью. Она ласково мне улыбнулась, и я поняла, что удостоилась бы ее улыбки, даже не заслужив признательности.
Такой комментарий смутил Ренату, и она, наверное, попросила бы объяснений, если бы не боялась прервать рассказ. А Маргарита продолжала:
— Прижав подругу к себе, словно пытаясь защитить ее даже в безопасности кареты, Виттория пыталась заставить ее пообещать, что она не будет больше жить в такой забытой богом дыре. Джулия и слышать ничего не желала: «Эта дыра — мой дом, я годами защищала его от всех посягательств, и это единственное место, где я чувствую себя счастливой». Виттория не сдавалась: «Тогда надо обзавестись постоянной и многочисленной стражей. Я поговорю с братом. Может, он убедит вице-короля Неаполя держать гарнизон возле Капуи, где турки время от времени появляются на побережье. Месяца не прошло, как они добрались до самой Искьи. Они свободно разгуливают по Италии, пока христианские монархи грызутся между собой, а император Карл все войска сосредоточил в Алжире… И ты не вернешься в это место, пока оно не станет безопасным». Чтобы успокоить подругу, Джулия положила голову к ней на колени, и по карете поплыл запах розовой воды, которой она успела спрыснуть забранные под платок волосы.
Рената почувствовала этот запах, и ее охватило неодолимое желание оказаться рядом с подругами, увидеть их близко от себя, словно армия Барбароссы могла угрожать им здесь, в самом сердце христианского мира, в сердце Рима, во дворце Колонна в Санти-Апостоли. Она покачала головой, и было непонятно, сожалеет она о неосторожности подруг или о том, что ее не было с ними в трудную минуту. Маргарита интуитивно почувствовала, что пора прекращать рассказ.