Червонное золото - Страница 60

Виттория на мгновение замолчала, словно осмысливая только что произнесенные слова, потом устало, с болью подвела итог:

— Впрочем, все, может быть, обстоит совсем не так, как кажется.

Рената, без особой убежденности, снова предложила гипотезу измены местных баронов:

— Для дворян герцогства Пьерлуиджи — как в горле кость, и они были бы не прочь убрать его с дороги. Но невозможно предположить, что они так хорошо организованы, чтобы беспрепятственно проникнуть в дом Фарнезе и совершить убийство.

Маргарита, которая хуже всех разбиралась в политических и религиозных интригах, осторожно вступила в разговор, боясь показаться бестактной:

— Я все-таки думаю, что это была месть. Я слышала столько плохого о Пьерлуиджи Фарнезе, что, наверное, нашлось бы немало охотников подвесить и его голову на верхушке собора Орвьето.

И сразу повернулась лицом к горам, которые наконец очистились от тумана.

— Их много, и они хорошо организованы, — сказала Виттория.

И снова стало слышно, как шумит ветер, долетавший с обрыва через парапет. Маргарита и Джулия схватились за голову, стараясь спасти прически от ветра, и глаза их встретились.

С каменной стены свешивался в пустоту куст земляничного дерева в цвету: яркие гроздья желтых и красных мохнатых ягод делили ветви с полупрозрачными колокольчиками, с которых сыпалась пыльца. На кусте созревали одновременно и семена, и плоды. Яркие листья с зубчатыми краями, казалось, светились от счастья, демонстрируя изобилие. Маргарита вытащила из рукава платочек и начала одну за другой собирать красные ягоды, стараясь не раздавить их пальцами. Набрав полную горсть, она протянула их подругам, которые удивленно отпрянули:

— Маргарита, ты что, хочешь нас отравить?

Не отвечая, Маргарита с явным удовольствием отправила одну ягоду в рот.

— Но ведь они ядовитые!

— Кто вам это сказал?

— Не знаю, так считается.

Джулия склонила голову и завела за ухо прядь волос. Потом, по-прежнему погруженная в себя, отняла палец от уголка рта, протянула руку и взяла ягоду, надкусив желтую мякоть. Одна за другой ей последовали Элеонора и Рената и даже Виттория, которая, однако, сразу выплюнула ягоду, приложив ладонь к губам.

— Фу, гадость!

— Наоборот, очень вкусно.

Джулия и Рената быстро расправились с горстью ягод.

— Они хороши при катаре и укрепляют зрение, как и все желтые плоды. А настой из сушеных цветов — прекрасное абортивное средство. Турчанки веками пользовались им, чтобы избавляться от нежелательной беременности.

Элеонора удивленно взглянула на нее:

— А ты откуда знаешь?

— Когда в Венецию для переговоров прибыл посол Сулеймана, я часто бывала у него, близко с ним познакомилась, и он был очень щедр ко мне, научив меня всему, что должна знать турчанка, чтобы выжить в условиях предрассудков ее религии. А мы даже не догадываемся, в какое рабство загнали нас предрассудки христианства, и лишаем себя многих чудес природы, чтобы оставаться рабами фанатичных мужских законов.

Джулия встала и взглянула вниз, в пропасть. На смоковнице два черных дрозда шумно выясняли отношения по поводу красного, как поздний цветок, раскрывшегося плода.

Она повернулась к Маргарите и подумала, что та настолько хороша в этом осеннем воздухе, уносящем все мысли, что на нее невыносимо смотреть. Она подошла к гранатовому дереву и зубами скусила круглый янтарный плод, лопнувший от прозрачных зерен. Взяв его в руки и удивившись, какой он тяжелый, она вложила его в ладони Маргарите, которая слегка сжала руку и провела пальцами по раскрытому розовому краю, доставая спелое зернышко.

В то же самое мгновение в нескольких метрах от сада, на площади перед монастырем, появился Пьерлуиджи с десятком вооруженных людей. Все в черном, со шпагами наголо, они, подозрительно озираясь, крались по площади, словно готовились к осаде собора, где не осталось ни одной живой души.

Только скульптуры продолжали разыгрывать вечную пантомиму веры. Сразу над ними располагались деревянные леса, которые сколотили три года тому назад, когда заканчивали фасад, и которыми, несомненно, воспользовался убийца, подвешивая голову. У святого Себастьяна была в крови нога, и казалось, что кровь течет из раны от стрелы. Святой Михаил угрожающе замахнулся изогнутым коротким мечом, как раз таким, каким Аполлон содрал кожу с Марсия. Павел оперся сильными руками на меч, который потом сменил на крест.

Под галереей со статуями, где на лесах, закрепленных за боковые шпили, работали бригадиры каменщиков, открывалась другая галерея, с нишами поменьше. Пятьдесят шесть ниш располагались вокруг круглого застекленного окна-розетки, и в каждой из них стояло изображение одного из библейских царей. Они насмешливо глядели вниз, где во дворе копошились, как тараканы, маленькие человечки. Герцог Пармский щурился, чтобы разглядеть головы одну за другой, словно в их насмешливых гримасах надеялся отыскать ответы на свои вопросы. От старания лицо его превратилось в страдальчески сморщенную маску, на которой каждая складка отмечала совершенное некогда преступление.

Тела графа ди Спелло, его друга и слуги, погибшего на посту, в нишах, конечно, не нашли, да и не могли найти. Пьерлуиджи в отчаянии обшаривал глазами более крупные ниши, где изваянные два столетия назад статуи пророков, держа в руках каменные свитки, вглядывались в пространство за холмами вокруг Орвьето, безразличные к его гневу. Тело там могло бы поместиться, но затащить его туда было невозможно, потому что леса крепились гораздо ниже. Каменные пророки сквозь годы, точнее, сквозь века равнодушно глядели вниз на сына Папы и его обозленных гвардейцев.